THE THREE MUSKETEERS
Напиши мне песню, нарисуй мне барашка
Если небо вдруг оглушит тишиной,
Если будет больно, если будет страшно,
Ты не бойся, я возьму тебя с собой

Raoul de Bragelonne // Рауль де Бражелон
Timothie Chalamet или свой вариант

---

Дорогой виконт!
Я не являюсь вашей матерью, как бы мне этого не хотелось, и вообще зря я конечно не убила вашу матушку, в те времена, когда она участвовала со скуки во всех возможных заговорах, но я буду очень рада вас видеть.
У тебя внешность твоего отца, но к счастью или к сожалению твой характер не настолько отвратителен и из-за мягкого сердца тебе сложно будет выживать в этом жестоком мире.
Я даже не знаю, поможет это или помешает, но мне бы хотелось, чтобы вы участвовали в самых безумных семейных и не только семейных отыгрышах в возможном туманном будущем или в АУ.

---

заявка в пару: нет

---

Да мы с вашим батюшкой достаточно самонадеянны, чтобы пытаться сводить наших детей в рамках одного эпизода.
Удачи всем нам в этом самоубиийственном мероприятии.
Помолимся за тех окружающих, которые рискнут к этому присоединиться.
Если есть на примете твой дорогой брат Джон Френсис Винтер aka Мордаунт — приводи его с собой. Если нет — приходи один.
Обещаем — будет стекольно и смешно.

PS Ваши  отношения — вы сами и разбирайтесь, что вы будете играть именно друг с другом. Папа вас любит, папа не бросит ни вас, ни пить, ни курить.
Маме выжить сложнее сложнее, но мама на государственной службе.

От Атоса: В отличии от твоего брата — тебе досталось имение Бражелон. Твоя мать была прекрасной женщиной, которой просто "не повезло". Впрочем, признаться тебе уже взрослому, всем моим женщинам в разные моменты жизни "Не повезло". Ведь тем кому везёт — нет места подле меня, такова уж тяжелая судьба. Так было с Анной, так было с Мари.
Удивлю, но, вероятно, ты даже и не догадываешься о том что у тебя есть брат. Жан-Франсуа. Может он мой сын по крови, может нет, но отношусь я к вам обоим как к равным. Вы оба — мои дети, потому что отеческое сердце не находит покоя в мысленных терзаниях о происхождении. И пусть я слишком пекусь о "родовой" чести, но тебе я готов раскрыться и сказать, что Жан-Франсуа для меня так же дорог. Не знаю, какие отношения сведут вас. Как врагов ли, или как друзей. Как братьев, или бог ведает как ещё, но прошу. После прочтения этого письма — изволь же принять его как брата и равного себе. Пусть и тебе я внимания уделил куда-как больше. Твой отец, Атос де ла Фер.

Дорогие дети. Не знаю что там понапишет ваша матушка в этом светлом послании, но знайте — отец ваш вас любит. Да, характер мой не подарок. Пью, быть может, излишне без меры, но прошу проявить понимание. Жизнь моя была и есть тяжелой, а знакомство с вашей матерью мне легкости к бытию не дает. Она женщина с не менее тяжелым характером, а так же поразительной тягой к жизни. Мне, признаться, этой тяги немного не хватает. Потому письмо вы это прочтете, вероятно, когда вам будет достаточно лет, чтобы осознать "Папенька соизволил приказать долго жить и в наследство нам оставил лишь проблемы". В общем-то — это действительно так и будет.

---

Ваш пост

Поместье встретило ее запустением и зеленью, напоминавшими о родной Фландрии — не потому ли в свое время она решила остановиться именно здесь? Хотя нет, вряд ли, тогда она искала только надежного убежища, а деревушка недалеко от поместья показалась ей достаточно сытным и спокойным местом, где можно, если не прожить многие годы, то хотя бы перевести дух.
Сейчас эта земля, лишившаяся хозяина, являла собой куда более печальное зрелище. Нет, ремесленники все еще перебивались случайными заработками, а деревенские жители все так же исправно могли собирать урожай, да и браконьерству в графских лесах теперь было мешать некому. Но обвалившаяся стена церкви, обветшавший мост через речку, выбоины на главной дороге, которые никто не потрудился замостить — все указывало на то, что больше никто не собирался тратить на поддержание порядка звонкие луидоры.

Слуг, конечно, в поместье искать было бесполезно, а своим людям миледи сейчас не доверяла. Ей оставалось лишь осторожно пройтись по окраине деревни, предусмотрительно пряча лицо под капюшоном. Его высокопреосвященство ясно дал понять, что какое-то время — и возможно долгое, — она будет сама по себе, и Анна хорошо понимала все риски их... сотрудничества.

— Пьер? — грузный кузнец с наполовину седой головой, уставился на нее, моргая, а потом выронил молот и побледнев отступил назад, шепча под нос молитву.
Действительно, будь это на сотню-другую миль южнее, в иной провинции, добрые поселяне по старой памяти могли призвать епископа для специального церковного следствия после таких-то гостей.

— Я жива, Пьер. — Анна обезоруживающе выставила ладони вперед. — Нет нужды меня отгонять огнем и молитвами. И если ты еще помнишь добро, то мне не помешала бы твоя помощь.

Всемогущий господь, как предусмотрительна она была в шестнадцать, когда упиваясь новым статусом, с удовольствием раздавала деньги на малейшие нужды, хлопотала за деревенских жителей. Что ей двигало тогда, радость от обретенной внезапно силы или минутная жалость к тем, кому повезло куда меньше, чем ей? Возможно и то и другое.
— Госпожа графиня, но как же... но что же... — Пьер продолжал моргать, а потом всплеснув, дрожащими руками, принялся стаскивать с себя перемазанный фартук из прожженой местами кожи. — Вы, небось, голодны с дороги? В замке-то паутина одна по углам.
— Если ты добудешь вина и окорок, Пьер, я буду весьма признательна — Анна кивнула головой и тут же поправила выбившиеся из под капюшона белокурые пряди. — Но для начала, проводи меня до поместья. Хочу знать, что за пересуды ходили про меня и... графа, все эти годы.
Цепким взглядом она оглядела окрестности.
На них оглядывались, но пока без особого интереса. Знатная женщина, остановившаяся, чтобы подковать коня, пусть и не самый ожидаемый гость в глухомани, но и не такая уж диковинка.

— Да что уж рассказывать тут, — Пьер, шумно вздыхая, стреножил ее лошадь. — Разное говорили. Что несчастный случай какой с вами был, и граф потом рассудком повредился. А другие говорили, что граф вас прикончил за... — кузнец неловко запнулся на полуслове и лишь после милостивого кивка графини продолжил полушепотом, — ...За измену.

Миледи подавила невкий смешок. Эта версия была близка к истине, но в то же время намного более удобна, чем сомнительные слухи о клейменой преступнице.

***
В поместье действительно мало что осталось, хотя часть мебели и даже фамильных портретов была на своих местах. Толстый слой пыли покрывал забранные тканью кресла и дубовый стол в зале левом крыле, где они собирали когда-то гостей на званый ужин.

— Может это, я кого из дочерей попрошу пока вам помочь, госпожа графиня? — Пьер мялся в дверном проеме.
— Не стоит. Ближайшие дни я справлюсь сама, — качнула головой Анна. — Большая просьба, пока придержи в секрете мое появление, столько, сколько сможешь.
— Никому ни слова! — закивал кузнец, как игрушечный болванчик, видно было, что он уже с трудом сдерживает свое любопытство, пришедшее на смену страху, но расспрашивать не решается.
Анна подарила ему самую блистательную из своих улыбок.
— Я расскажу тебе все в свое время... дорогой друг, одно могу сказать точно, граф тоже жив, пусть и... действительно, не очень здоров. — это была пустая, но сладкая месть с ее стороны. Вряд ли тот, кто скрывается под чужим именем будет возвращаться в то место, откуда так позорно бежал без крайней на то нужды. Но если даже и рискнет, то пусть такие слухи будут ему маленьким напоминанием. — А пока, будь добр, позаботься об ужине? — Она отсчитала около пятидесяти су. — Оставшиеся монеты оставь себе за услуги.

Не то, чтобы она совсем не доверяла старику Пьеру, пытаясь его задобрить. Когда-то, будучи еще сестрой священника она с помощью простенького отвара выхаживала его дочь от лихорадки. Все же порой ее знания были не только убийственны, но и практичны. Но также они были опасны для нее самой — не стань она графиней, могла бы вполне оказаться в статусе местной ведьмы. Все, что она делала по сути всегда было или сомнительно или опасно, как ни посмотри, так что жизнь ее научила не доверять. А о неосмотрительности напоминало не только клеймо на плече, но и еле заметный шрам на шее, который она предпочитала все же скрывать под ожерельями и бархотками.

Пьер вышел, а миледи, сорвав плотную, пропыленную ткань, устало опустилась в кресло.